В этом плане походный шатер Жиля был более удобным убежищем, нежели прекрасно укрепленный замок Тиффорг.

Видения и голоса, они преследовали Анну по пятам, настигая ее за столом или утренним туалетом, когда она прогуливалась верхом вместе с Жилем, телохранителями, слугами и пажами. Видения ошеломляли ее, мучили, вынуждая отвечать на поставленные перед Жанной вопросы. Вместе с Девой, а иногда и часами вместо нее, Анна пыталась придумать, какие бы объяснения суду предъявила она, Анна ле Феррон.

Иногда она слышала голос Жанны, обращенный непосредственно к ней, видела ее осунувшееся, измученное лицо, пытаясь как-то утешить подругу.

– Мы вытащим тебя, Жанна. Вот увидишь, не пройдет и трех месяцев с момента перевода тебя в руанскую тюрьму, и мы освободим тебя. Потерпи еще немного – три месяца, максимум три месяца, и ты будешь свободна.

Анна рисовала в воображении картины разбуженной весной природы, прозрачные зеленые листочки на деревьях, такие нежные и ароматные… цветы желтые и белые, голубое высокое небо, пение птиц. Весной, когда вся природа празднует победу над холодом и смертью, Жанна по решению всесильного Жиля де Рэ должна была выйти из мрачной тюрьмы, сбросив с себя оковы и как бы родившись заново. С другим именем и другой, более счастливой судьбой.

– Как я спасусь? – спрашивала Жанна.

– Держись, мы вытащим тебя. Мы уже близко. Несколько дней и мы у цели, – отвечала ей Анна. Она не могла объяснить, как именно произойдет это долгожданное событие, но была в этом уверена. Не случайно Жиль заплатил столько денег и будет еще платить долгие шесть лет. Жанну спасут, выведут из крепости ночью, отобьют по дороге на эшафот. Мужчины не посвятили ее в тонкости плана, и приходилось додумывать самой.

– Скажи, король атакует Руан? Армия на подходе? – не отставала Жанна. Ее военный гений требовал посвящения в детали проведения операции.

– Мы идем отрядом, – Анна заплакала, потому что не знала, как ответить на вопросы Девы.

– Несколько смельчаков могут взять целый город! Придите мне на помощь, я верю в вас! Я не могу больше находиться здесь, среди этих грязных англичан! Спасите меня или я не выдержу! – голос Жанны срывался, становился неслышным, то и дело его перекрикивали другие голоса, требовавшие от Анны внимания к их персонам и не интересным для нее вопросам.

Они скулили, кричали, шептали. Просили помочь или проклинали, обещали сказочные богатства и счастье. Анне приходилось собирать всю свою волю, чтобы не слушать невидимых попрошаек и сосредоточиться на Жанне и происходящем вокруг нее.

– Названная Жанна, не будучи в юные годы воспитана и наставлена в главных основах веры, научилась у неких старух ведовству, гаданию и прочим магическим искусствам, – гудел в уши Анны взявшийся неведомо откуда призрачный судья, перекрикивая чистый, словно бьющий из-под земли ключ, голос Жанны.

– Подсудимая Жанна, суд желает знать, каких богатств и почестей требовала ты у своего короля кроме лошадей, о которых ты говорила ранее?

– Я не просила у него ничего, кроме хорошего оружия, добрых коней и жалованья для своих людей, – чувствовалось, что Жанна крайне измучена и истощена, силы ее были на исходе.

– Бедная Жанна, – только и успела подумать Анна. Жанна по данному обету бедности никогда не просила ничего лично для себя, но ее теперь упрекали в алчности и корыстолюбии. Король пожаловал ей дворянство, а теперь ее обвиняли в том, будто бы дворянство она выпросила себе в качестве награды. Король дал ей герб с лилиями на нем и коронованным мечом, а ей говорили, что она не имела право на этот герб и что само использование символа Франции в ее гербе неправомочно и преступно.

Но разве можно отказаться от чего-то, что жалует тебе король, не навлекая при этом на себя его гнев?! Жанне не было нужно это чужое ей дворянское имя де Лис, ни герб, ни что иное. Она приняла все это из вежливости, для того чтобы тут же передать названным братьям. Судьи извратили ее поступок, упрекая ее черт знает в чем.

Жанна была избранницей Господа, человеком, которому дано слушать его живой голос и воспринимать его свет. Могла ли она использовать полученные откровения в корыстных для себя целях? Конечно, нет. Потому что тогда, получив свою награду в жизни временной, она не могла бы уже рассчитывать на награду в жизни вечной. Две вещи попросила Жанна у короля, после того как полностью выполнила свою миссию, сняв осаду с Орлеана и короновав в Реймсе Карла.

Она попросила избавить ее родную деревню Домреми от всех налогов на все времена. И второе: отпустить ее домой. Так как она выполнила все, что ей было указано свыше.

Король исполнил только первую просьбу. Жанна не была отпущена домой, как обещал ей Бог, так как король не хотел этого. И вот теперь она томилась в тюрьме, отвечая на бесчисленные вопросы судейских и ожидая решения своей участи.

Как тамплиеры и рыцари ордена Верности, Жанна не признавала золотых украшений, считая золото греховным материалом. За неимением золота судьи были готовы судить ее за малоценные серебряные вещи, как за отсутствием серебра судили бы за железо ил и дерево…

Когда-то у Жанны было два серебряных кольца, их отобрали у нее бургундцы сразу же после того, как она попала в плен. Эти кольца нельзя было отнести к роскошным вещам, поэтому судьи ставили ей в вину, что женщины, с которыми она встречалась, дотрагивались до этих колец. Это наводило на мысль, что кольца были заколдованы.

На вопрос, было ли что-то написано на кольцах, Жанна ответила, что на одном из них были выгравированы слова «Jesus, Maria», соединенные восьмиконечной звездой, на другом не было никаких надписей. Даже ребенок мог бы догадаться, что кольцо с такими именами нельзя использовать в колдовстве. Но ученые богословы этого не понимали.

– Почему женщины касались своими кольцами твоих колец?

– Спросите их. Я не знаю, почему они так делали.

– Касались ли воины своим оружием твоего оружия?

– Да. Они делали это, но я их об этом не просила. Должно быть, они исполняли какой-то обычай. Я не препятствовала им в этом, но и не поощряла.

– Верно ли, что когда была снята осада с Орлеана, люди целовали твои латы, целовали тебе руки и ноги, землю, по которой ступали копыта твоего коня?

– Да, но как я могла помешать им в этом? Нас окружила ликующая толпа, меня и еще нескольких военачальников несли на руках…

– Во время военных действий ты неизменно находилась в мужском костюме и среди мужчин, что несопоставимо со скромностью, предписанной женщине, и тем более девушке.

– Во время походов я спала, не снимая с себя лат, в шатрах или под открытым небом. В гостиницах и домах, где мне отводились комнаты, со мной всегда были женщины. Была женщина… – глаза Жанны заглянули в самую душу Анны, достигнув дна.

– Я сделаю все для тебя, Жанна! Я спасу тебя! – Анна плакала.

– Слушайте меня, судьи! – Жанна подняла голову на Кошона. – Вот вам мое предсказание, голоса сказали мне, что не пройдет и трех месяцев с момента первого допроса, как я буду свободна!

– Что ты имеешь в виду, Жанна? – было заметно, что судейские в замешательстве.

– Я не знаю, как это произойдет, отобьют ли меня на улице или мой король возьмет Руан, но я буду свободна уже в мае!

Кладбище аббатства Сент-Уэт

24 мая в 8 утра кладбище аббатства Сент-Уэт заполнилось желающими поглазеть на французскую ведьму, которую до этого год держали по разным тюрьмам, не показывая народу.

Для удобства обозрения соорудили два помоста – один большой, на нем к назначенному времени должны были поставить удобные мягкие кресла для судейских, и второй помост поменьше, для подсудимой. Туда же еще с ночи прислали военных для охраны судейского имущества и соблюдения порядка. Тем не менее никто не собирался раньше времени выставлять дорогую мебель, искушая руанских воров и вечно голодных и неопохмеленных солдат. Все-таки вояки – народ ненадежный, будет возможность продать судейское кресло – продадут вместе со столом и Библией, на которой приносят присягу подсудимые. Продадут и орудия палача, и его самого, окажись у них такая возможность. Все продадут и тут же пропьют.